На следующий день Ой-Боюсь проснулась рано утром и почувствовала, что все ее страхи прошли. Первой ее мыслью было: «Наверное, уже сегодня я отправлюсь с Пастырем к Высотам». Это привело ее в такой восторг, что она едва могла есть за завтраком. Собираясь в дорогу, Ой-Боюсь не могла удержаться, чтобы не петь.
читать дальшеЕй казалось, что с тех пор, как в ее сердце посадили семя Любви, из сокровенной глубины ее естества сами собой полились песни радости. А песни, лучше всего выражающие это новое счастье и благодарность, были из старого песенника. Их так любили петь пастухи, ведя стада овец к пастбищам. Выполняя простые распоряжения, данные ей Пастырем, Ой-Боюсь напевала одну из этих песенок.
Теперь, когда Царь за столом воссел,
Мой нард душистый несу,
И мирру, и камфору, хоть не велел,
Ему кротко на ноги лью.
Моя благодарность безбрежна:
Убогую любит Он нежно.
Дщери Иерусалима!
Хоть я и черна на вид, Солнцем шатры палимы,
А храм Соломона стоит.
И может, видны на нем метки грехов,
Внутри полна света моя любовь.
Не презирайте, что я так смугла:
Братья по матери в злобе
Выгнали, чтоб на жаре стерегла
Их виноградники в поле.
Денно и нощно им сторож была,
Свои же сады не сберегла.
Если б не Царь, никогда б не была
В царских нарядах светла,
Он щедро излил Свою благодать
На нужд беспросветных печать.
И смыл мой порок, чтоб любить
Красу, что лишь с Ним может быть.
(Здесь и далее перевод Э. Ретневой.)
За работой время от времени сердце ее замирало, отчасти от восторга, а отчасти от страха перед неизвестностью. Но всякий раз при воспоминании о шипе в своей груди Ой-Боюсь чувствовала все ту же таинственную сладость. Любовь существует и для нее, даже для нее, маленькой калеки Ой-Боюсь. Когда она достигнет Высот, она избавится от своего унизительного уродства и сделается прекрасной, и когда росток в ее сердце будет готов к цветению, кто-то ответит на ее любовь. Но даже когда она размышляла об этом, к сладости этих мыслей примешивались сомнения. Этого никак не может быть. Это не реальность, а всего лишь красивый сон!
«Ой, я боюсь, что этого никогда не будет», — говорила она себе. Но затем при мысли о Пастыре сердце ее снова оживало, и она бросалась к окну или двери — взглянуть, не идет ли он за ней.
Утро близилось к концу, а Пастырь все не появлялся, зато сразу после полудня произошло нечто ужасное: нашествие ее отвратительных родственников. Они набросились на нее прежде, чем она успела понять, что происходит. Послышался топот ног и шум голосов, и вот Ой-Боюсь уже окружена целой армией тетушек, дядюшек и кузин. Труса, однако, с ними не было. Узнав о том, как он был принят прошлым вечером, и понимая, что именно его Ой-Боюсь страшилась более всех, семья решила, что не стоит брать его с собой.
Страхи намеревались изменить отношение Ой-Боюсь к этому браку, по возможности выманить ее из дома и затащить в одно из своих жилищ. Они задумали напасть на нее, пока она была одна в доме, а Пастырь — далеко со своими стадами. Они надеялись, что тогда одолеют ее. Похитить девушку среди бела дня было невозможно — в деревне находилось слишком много слуг Пастыря, и они немедленно пришли бы ей на помощь.
Однако родственники Ой-Боюсь знали ее робость и слабость и думали, что, если их будет достаточно много, им удастся запугать ее и заставить пойти с ними в усадьбу Лорда Страха. Там-то уж она была бы полностью в их власти.
С ними был и сам старый Лорд, который отеческим тоном уверял ее, что они пришли с самыми добрыми и дружественными намерениями. Дескать, он понимает, что у нее есть кое-какие возражения и сомнения относительно этого брака, и хочет обсудить их с нею. Чтобы попробовать успокоить ее. Ему кажется, что этот альянс весьма привлекателен во всех отношениях. Но с ее стороны он видит какое-то странное недопонимание, которое можно легко устранить в короткой доверительной беседе. А если нет, заверил он ее мягко, то он не допустит, чтобы она вышла замуж не по своей воле.
Когда он закончил свою речь, другие Страхи бросились наперебой убеждать ее, приводя всевозможные доводы. Дело в том, говорили они, что Ой-Боюсь так давно отрезала себя от своих родственников, что теперь, совершенно очевидно, у нее возникли разные странные понятия об их чувствах и намерениях по отношению к ней. На самом деле было бы очень разумно с ее стороны начать проводить побольше времени с ними, дав им таким образом возможность доказать, что она совершенно неправильно судила о них и не понимала их.
Трус, может, и не так красив, и не похож на сказочного принца. И это правда — что, к сожалению, у него довольно грубые манеры. Но это потому, что он еще не познал благотворного влияния брака. Обязанности и радости семейной жизни наверняка быстро изменят и действительно преобразят его. Для нее должно быть большой честью содействовать этому преображению, которого все они ждут с таким нетерпением.
Вся эта банда говорила без умолку, а бедняжка Ой-Боюсь сидела среди них съежившись и была настолько ошеломлена, что едва понимала их речи. Как они и надеялись, она постепенно приходила в состояние полного замешательства и неразумного страха. Похоже, они вскоре убедили бы ее, что она просто обязана справиться с невыполнимой задачей — превратить Трусостраха в нечто более достойное, чем он есть на самом деле. Вдруг все прервалось вмешательством извне.
Страхи тщательно закрыли за собой дверь, когда вошли в дом Ой-Боюсь, и даже ухитрились запереть ее на засов, чтобы пленница не могла сбежать. Но вот внезапно до них донесся мужской голос, напевающий одну из пастушеских песен, которую Ой-Боюсь так любила и хорошо знала. Затем показался и сам певец, медленно идущий по тропинке. Это был Главный Пастырь. Он уже вел свое стадо на водопой. Слова песни лились в открытое окно, сопровождаемые нежным блеянием овец и шарканьем множества запыленных ножек.
Казалось, все остальные звуки замерли в безмолвии этого спокойного летнего дня, когда Пастырь с песней проходил мимо жилища Ой-Боюсь. Шум в домике мгновенно прекратился, и за ним последовала почти физически ощутимая тишина. Вот что он пел:
Любимого голос родной
Всегда в моем сердце живет,
Вот по горам скачет Он,
Летит по холмам вперед.
Подобно оленю несется,
Так быстр Он и так силен.
Ликует душа и смеется,
Зовет за окном уже Он:
«Прекрасная, милая, встань
И следом иди за мною,
Исчез зимних бурь ураган,
Дождей не увидим с тобою.
Цветы расцвели на лугах,
Птиц пенье — на все голоса,
И горлицы трель вновь слышна:
Пришла весна в наши края.
И почки дружны на лозе,
Смоковницы нежно цветут,
С любимою радость везде,
Меня твои взоры влекут!
Где ты, моя голубица?
Ты хороша, как весна!
Единственная, улыбнись мне,
Твой голос — что песня сама!»
Сидя в своем домике и слушая эту песню, Ой-Боюсь осознала с внезапной мучительной болью, что Пастырь зовет ее с собой в горы. Это был тот самый обещанный тайный знак, о котором он говорил, и она должна была быть готовой к отходу немедленно, как только услышит его. И вот теперь она сидит, запертая в своем собственном доме, осажденная своими ужасными Страхами, совершенно не в состоянии откликнуться на призыв Пастыря или хотя бы подать какой-то знак о том, что она в беде.
На самом деле был один момент, когда Ой-Боюсь могла позвать Пастыря на помощь: когда песня только началась и все пораженно замолчали. Ой-Боюсь не знала, что Страхи затаили дыхание в ожидании, не позовет ли она его на помощь. И если бы она это сделала, они бы в суматохе бросились наутек и разбежались бы кто куда. Однако она была слишком скована страхом, чтобы воспользоваться этой возможностью, а потом было уже поздно…
В следующее мгновение она ощутила, как тяжелая рука Подлого плотно закрыла ей рот, а затем другие руки крепко схватили ее, удерживая на стуле. Итак, Пастырь медленно прошел мимо домика, заглянул в окно, напевая условную песню, — и не получил ответа.
Когда он ушел, и слова песни умолкли вдали, и не слышно стало блеяния овец, обнаружилось, что Ой-Боюсь упала в обморок. Ее кузен Подлый чуть не задушил бедняжку своими ручищами. Страхам очень хотелось воспользоваться ситуацией и унести Ой-Боюсь, пока она без сознания, но это было слишком опасно, поскольку был тот час, когда все возвращались с работы домой. Поэтому Страхи решили остаться до темноты в домике Ой-Боюсь, а затем незаметно унести ее с кляпом во рту.
Когда план действий был принят, они положили пленницу на кровать, чтобы она скорее очнулась. Тем временем некоторые из тетушек и кузин вышли на кухню посмотреть, чем можно поживиться из съестного. Мужчины сидели и курили в гостиной, а Угрюмую оставили охранять жертву в спальне.
Постепенно Ой-Боюсь пришла в себя, и когда она осознала свое положение, то от ужаса чуть снова не упала в обморок. Она не осмеливалась позвать на помощь, так как все ее соседи были на работе. Но так ли это? Нет, было позднее, чем она думала, потому что она вдруг услышала голос госпожи Храброй, соседки из ближайшего дома. При этих звуках Ой-Боюсь собралась с духом — для последней попытки вырваться из плена.
Угрюмая была совершенно неготова к такому повороту событий, и прежде чем она поняла, что происходит, Ой-Боюсь вскочила с кровати и закричала так громко, как только позволял ей ее страх: «Храбрая! Храбрая! Приди, помоги мне! Скорее, на помощь!»
Услышав эти крики, госпожа Храбрая обернулась и увидела промелькнувшее в окне белое от ужаса лицо Ой-Боюсь и ее протянутую с мольбой руку. В следующее мгновение лицо девушки резко качнулось и исчезло из виду, а в окне внезапно задернули шторы. Этого было достаточно для госпожи Храброй, чье имя характеризовало ее как нельзя лучше. Она поспешила прямо к домику своей соседки, попробовала войти, но обнаружила, что дверь заперта; заглянула в окно и увидела, что комната полна родственников Ой-Боюсь.
Госпожа Храбрая была не из тех, кого хоть сколько-нибудь пугала «свора никчемных Страхов», как она прозвала их. Просунув свою голову прямо в окно, она закричала угрожающим голосом: «Вон из этого дома! Сию минуту! Все до одного! Если вы не уйдете через три секунды, я позову Главного Пастыря. Этот дом принадлежит ему. Ну и достанется же вам, если он найдет вас здесь!»
Ее слова произвели волшебный эффект. Дверь домика отомкнулась, распахнулась, и оттуда врассыпную бросились Страхи, спотыкаясь друг о друга, спеша унести ноги. Госпожа Храбрая довольно улыбалась, наблюдая их позорное бегство. Когда последний из них удрал, она зашла в домик Ой-Боюсь, которая была совершенно убита страхом и горем. Мало-помалу госпожа Храбрая узнала всю историю этих мучительных часов и замысел похищения несчастной жертвы с наступлением ночи.
Сама госпожа Храбрая была почти незнакома с чувством страха, и она с легкостью обратила в бегство всю банду Страхов. Ей очень хотелось побранить глупую девчушку за то, что та не противостояла своим родственникам сразу, смело дав им отпор прежде, чем им удалось схватить ее. Но, взглянув на дрожащую Ой-Боюсь и увидев ее бледное лицо и расширенные от ужаса глаза, она переспросила себя: «Что пользы говорить все это? Она все равно не сможет так жить, бедняжка, ведь она — одна из них. Страх у нее в крови, а когда враг внутри тебя — дело плохо. Я думаю, ей никто не сможет помочь, кроме самого Пастыря», — размышляла она.
Так что вместо увещаний госпожа Храбрая только похлопала дрожащую девушку по плечу и сказала со всей добротой своего материнского сердца: «Теперь, моя дорогая, ты приходи в себя, а я загляну на кухню и приготовлю нам по хорошей чашечке чая. Тебе сразу станет легче. О! Они уже и здесь побывали! И поставили для нас чайник», — добавила она, открыв дверь на кухню и увидев на столе скатерть и другие следы приготовлений к мародерскому ужину, с которого так поспешно сбежали незваные гости.
«Вот свора хищников», — гневно ворчала про себя госпожа Храбрая, потом довольно улыбнулась, вспомнив, как они улепетывали от нее. К тому времени, как они выпили чай и бесстрашная соседка энергично убрала последние следы нежеланного вторжения, Ой-Боюсь почти полностью овладела собой. Уже давно стемнело, и было слишком поздно идти в условное место к Пастырю, чтобы объяснить, почему она не откликнулась на его призыв. Придется ей ждать утренней зари.
Итак, по совету госпожи Храброй, Ой-Боюсь легла спать. События прошедшего дня действительно совершенно измучили ее. Соседка заботливо подоткнула ей одеяло, тепло поцеловав на прощанье. Она даже предложила остаться на ночь, но Ой-Боюсь отказалась от этого великодушного предложения, зная, что соседку дома ждет семья. Перед уходом, однако, госпожа Храбрая положила колокольчик возле кровати Ой-Боюсь и заверила ее, что, если что-нибудь встревожит ее ночью, стоит только позвонить в колокольчик, и вся семья Храбрых сразу придет ей на помощь. Затем она ушла, и Ой-Боюсь осталась в домике одна.
[/more]
Глава 2 Вторжение Страхов.
На следующий день Ой-Боюсь проснулась рано утром и почувствовала, что все ее страхи прошли. Первой ее мыслью было: «Наверное, уже сегодня я отправлюсь с Пастырем к Высотам». Это привело ее в такой восторг, что она едва могла есть за завтраком. Собираясь в дорогу, Ой-Боюсь не могла удержаться, чтобы не петь.
читать дальше
[/more]
читать дальше
[/more]