

Когда деревья говорят со мною,
Когда сам Бог со мною говорит –
Тогда в душе смолкает всё иное,
Тогда одно молчание царит.
И в этом воцарившемся молчаньи,
Где время свой утрачивает счёт,
Невидимо творится мирозданье
И, точно дерево, душа растёт.
[/img]

Конечно, морковь кладут в суп или едят так, ибо в ней много витамина "А". Но ценнейшее репейное масло получают все-таки из растения, называемого нами горьким лопухом......
в. солоухин.
***********************************************************************************
Так же и у людей каждый человек особенный по сути своей ... Как важно понять кто ты ... и не казнить себя за то что , не можешь давать такой пользы как морковка . А все почему ? Да потому что ты создан горьким лопухом ... и твоя польза ценнейшее репейное масло ... Мне видится что Бог создал нас ... с особой уникальной сутью ... каждого. И в замысле Его было отобразить какую то свою Свою уникальную грань . Выразив тем самым Себя на этой земле . Сотворив вселенную Он не перестал творить . Он хочет и может и творит отображаясь в нас . Если человек не препятствует , помогает ему в этом . Мир навязывает свое видение - тебя в этом мире .
Но как же важно разыскать истинного себя ! Отрыть из под завалов стереотипов и воспитания ...!
И дать Богу сыграть , сыграть уникальную мелодию ... на уникальном инструменте ... Который есть ,/// ты///!

И постигаю, что такое чудо.
О, сколько высоты и глубины
Господь оставил, уходя отсюда!
Коснувшийся небес могучий ствол -
Безмолвный царь в притихнувшей державе...
Бог, уходя отсюда, не ушёл -

Зинаида Миркина, "Очерк моей жизни"
**************************************************************************************************************************************************
Бывает такое состояние души .

Когда боль делает душу очень тяжелой.
Тогда душа как бы становится тяжелой, даже для самой себя.
Такое состояние, когда тебя неумолимо тянет на дно.
Ты чувствуешь что тонешь.
И ты с этим один на один.
Жизнь становится нереальной , ты выпадаешь из жизни.
Тупое онемение со свитой печали безнадежности безысходности , усаживается на троне внутри тебя.
И ты погружаешься в тёмные холодные воды, все глубже и глубже и глубже.
И вот тут , дух человека . Утвержденный любовью Бога, дух человека.
Ему отводится огромная роль в спасении . Это он взросший на любви Бога , может сойти в эти глубины.
Поднырнуть под безвольную душу.
И ободрив ее ,обняв и напрягая все свои силы начать подъем наверх.
Наверх к жизни .Наверх к надежде. Наверх к вере . Наверх к любви. Наверх к силе. Наверх к радости.
И я говорю тебе душа , есть для тебя надежда .
И я говорю тебе душа , не унывай .
И Я ГОВОРЮ ТЕБЕ ДУША , ГОСПОДСТВО БОЛИ ПЕЧАЛИ И ТОСКИ .ЭТО НЕ НАВСЕГДА!!!
Начинаем подъем душа … к Свету . К Его СВЕТУ!
Это хорошо что ты можешь разглядеть этот свет …
Верь мы поднимемся , верь мы прорвемся .
Тебе сейчас трудно поверить , но Отец тебе помогает.
Прямо сейчас Отец тебе помогает .
Поэтому оставляй свои печали душа , и поспешим к Нему.
В Нем вся полнота надежды, радости и любви!
МЫ ПРОРВЕМСЯ!!!!!
Самое большое препятствие - СТРАХ
Самая большая ошибка - ПАСТЬ ДУХОМ
Лучшие учителя - ДЕТИ
Самый опасный человек - ЛЖЕЦ
Худший недостаток - ПЛОХОЕ НАСТРОЕНИЕ
Самое коварное чувство - НЕНАВИСТЬ
Худшее поражение - ОТЧАЯНЬЕ
Самый красивый подарок - ПРОСТИТЬ
Самое большое счастье - ПРИНОСИТЬ ПОЛЬЗУ ДРУГИМ
Самое приятное ощущение - ВНУТРЕННИЙ МИР
Лучшая защита - УЛЫБКА
Самая мощная сила - ВЕРА
Самый стимулирующий дар - НАДЕЖДА
Единственная реальность - ЛЮБОВЬ !!!
Сии слова оказались пророческими: дело апостолов, как дело Самого Господа, не было уничтожено, его не могли разрушить ни иудейские, ни языческие гонители.
То, что сказал Гамаллил, относится ко всякому делу, относится и к служению каждого отдельного человека: если служение его от Господа, то оно не разрушится, если это нечто подобное Февде или Иуде - оно разрушится само собой.
Действенность святых слов проповеди зависит от благодатной силы Божьей. Вот почему можно очень убедительно говорить об истинах веры и никого к вере не привести, если слова эти не будут преисполнены тою благодатною силою, которою преисполнены они у людей праведных. Потому и мы чувствуем особую, нас перерождающую силу в словах святых отцов: за ними, за этими словами, написанными некогда и читаемыми ныне, стоит эта благодатная сила Божия. То же самое надо сказать и о поучениях Преподобного Серафима, которые ныне предлежат нам. Когда мы читали житие его, мы чувствовали, что жизнь его была преисполнена действенной благодатной силой, то же будем переживать и при чтении его поучений.
«Бог есть огонь, согревающий и воспламеняющий сердца и утробу. Итак, если ощутим в сердцах своих холод, который от диавола, ибо диавол холоден, то призовем Господа: Он придет, согреет наше сердце совершенною любовию не только к Нему, но и к ближнему. И от лица теплоты убежит хлад доброненавистника».
Так говорит Преподобный Серафим, так говорит достойно носивший имя Пламенный. Ведь для того, чтобы так подвизаться, как подвизался Преподобный Серафим, для того, чтобы молиться тысячу дней и ночей, для того, чтобы нести такой пост, для того, чтобы быть исполненным такого смирения - для всего этого нужно, чтобы в сердце постоянно горел пламень огненный. Только испытавший сам этот горящий огонь Божественной благодати в своем сердце мог так именно определить Господа, именуя Его Огнем, согревающим и воспламеняющим сердца и утробы, т.е. жизнь нашу.
И открывает далее Преподобный Серафим, какова внутренняя сущность дьявола - она есть холод. Когда мы всматриваемся в нашу нелюбовь, в нашу черствость, безчувственность к страданиям ближних, нашу беззаботность к неудаче другого,- разве мы воистину не ощутим, что дьявол есть холод? И для того чтобы этот холод рассеять в себе. Преподобный Серафим учит нас взывать в таких наших состояниях хладности Господу, который огнем Своей благодати изгонит из нас хладного доброненавистника. Это взывание должно быть настойчивым и постоянным.
Как часто с безпомощным и разочарованным чувством спрашивают мучающиеся тем или иным внутренним духовным недостатком; как исправиться, сознавая, что единого движения воли человеческой для исправления недостаточно. Действительно, нет такого лекарства, которое можно было бы принять и сразу же изменить внутреннее состояние человека.
Но внутренняя жизнь, как нам уясняют это наши святые отцы в своих творениях, имеет некое подобие с физической жизнью; и здесь тоже, в мире духовном, нужна настойчивость и упражнение постоянное и частое повторение, нужен труд и терпение. И вот Преподобный Серафим указывает нам на то, что нужно не раз, в минуту тяжкого душевного состояния, уяснившего нам хладность сердца нашего, воззвать к Господу, а нужно все время и неустанно обращаться к этому Огню, чтобы Он, сей Огонь, теплотою Своею прогнал хладность наших сердец. «Отцы написали, - говорит Преподобный Серафим, - когда их спрашивали: ищи Господа, но не испытуй, где Он живет».
Что значат слова эти? Эти слова обращены к нашему разуму, который часто служит препятствием в деле нашего спасения.
Вера есть высшая способность человеческого духа: она выше разума и утверждает истины более достоверно и непоколеблемо, чем наш горделивый разум. И вот, когда у человека явится потребность искания веры, это благословляется, по словам Преподобного Серафима: «Ищи Господа».
Но когда начнутся от рассудка, от разума суемудрые лукавые вопросы, которые не могут быть удовлетворены не потому, что истина веры не истина, а потому, что разум человеческий безсилен понять их, тогда лучше не испытуй истин веры своим суемудрым разумом.
«О делах Божиих не рассуждай, - говорит Преподобный Серафим,- по насыщении своего чрева: при наполненном чреве какое может быть ведение тайн Божиих».
Здесь Преподобный Серафим говорит о насыщении чрева, но это относится вообще к плотской жизни. Как нельзя знать Тайн Божиих, т.е. уяснить истины веры по насыщении чрева, так нельзя и видеть Господа, живя исключительно потребностями своей плоти. Здесь ответ всем безбожникам, которые думают сказать нечто победоносное, когда говорят, что они Бога не видели. Никогда не видели и никогда не увидят, доколе будут смотреть плотскими очами.
«Ищи Голода не испытуя», потому что видеть Господа можно только очами духовными: посему это изречение Преподобного Серафима имеет ближай шее отношение к вопросу о посте: здесь еще и еще раз утверждается в словах Преподобного Серафима необходимость поста в деле духовной жизни.
Мы все по опыту нашему знаем, как легко вести жизнь грешную, как легко отдаваться влечению естественно-природных своих потребностей и также по опыту знаем, какая отсюда получается злая и нечистая жизнь. И для того чтобы строить так жизнь, совершенно не требуется никаких подвигов. Но знаем также, как трудно преодолевать эти естественно-природные потребности, которые толкают нас на злую и нечистую жизнь, и знаем, как мы ищем, вставая на путь духовной жизни, за что бы нам ухватиться, где бы нам найти помощь. И вот в этом нашем стремлении строить нашу жизнь на должных основаниях мы, и в опыте наших святых отцов и подвижников и в их убедительнейших словах, утверждаемся в необходимости поста.
«Истинно любящий Бога считает себя странником и пришельцем на земли сей».
В этих словах Преподобного Серафима кратко определяется та общая настроенность, которая должна быть у человека, любящего Господа. Он как бы отделяется от земных привязанностей, делающих его таким рабом земного и внешнего бытия. Когда человек любит Господа, говорит Преподобный Серафим, ему начинает казаться, что он есть странник на сей земле, он постоянно думает о том, как он придет к этому любимому им Господу и даст Ему ответ за прожитую здесь жизнь; ему все эти внешние наши условия жизни кажутся не имеющими цены сами по себе; в постоянном размышлении о близко возможном конце, о своих грехах перед Господом все ему на земле начинает казаться иначе, чем человеку, ничего кроме земной жизни, не признающему - он уподобляется именно страннику, который, проходя через какой-либо город, знает, что он здесь не постоянный жилец, что он здесь лишь временный путник.
«Человек, решивший проходить путь внутреннего внимания, - говорит Преподобный Серафим, _ прежде должен иметь страх Божий, который есть начало премудрости. Пусть будут в уме его всегда напечатлены сии пророческие слова: работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом. Он должен проходить путь свой с крайней осторожностью и благоговением ко всему священному, а не небрежно. В противном случае нужно опасаться, чтобы не отнеслось к нему сие страшное определение Божие: проклят творяй дело Господне с небрежением. Но никто не может стяжать страха Божия, доколе не освободится от всех забот житейских».
Что есть страх Божий? Страх Божий - это есть постоянное памятование о том, что мы живем перед лицом Божиим. Отсюда, естественно, вытекает это внимательное отношение ко всякому сделанному нами шагу: тогда уже нельзя жить, все время зубоскаля и смеясь, как будто бы жизнь есть действительно какая-то пустая и ненужная шутка. Если есть это чувство хождения перед Господом, если есть это чувство благоговейного страха, оно скажется в каждом движении нашей жизни. Но достигнуть такого состояния страха Божия, говорит Преподобный Серафим, можно только тогда, когда мы освободимся от забот житейских, когда внутренне освободимся от них. Ибо, если заботы будут первен ствовать в нашей душе, занимать первое, главное, центральное место в нашей жизни, то о каком хождении перед Господом, о каком страхе Божием может быть речь? Если мысль всегда занята тем, как тебе устроиться, если чувство твое всегда занято земными отношениями, земными впечатлениями, если сердце твое и душа насыщены вот этой всей мирской суетой - тогда для страха Божия, для этого возвышеннейшего чувства, не останется в душе человеческой места. Вот потому-то далее Преподобный Серафим и переходит к вопросу об отречении от мира. Об этом говорится так:
«Страх Божий приобретается тогда, когда человек отрекшись от всего, что в мире, соберет все свои мысли и чувства и весь погрузится в созерцание Бога и в чувство обещанного святым блаженства.
Для того чтобы достигнуть совершенного безмолвия души, нужно много подвизаться в духовном размышлении и молитве. Но как же возможно всецело, спокойно предаваться созерцанию Бога, поучаться в законе Его и всею душею возноситься к Нему в пламенной молитве, оставаясь среди непрестанного шума страстей, воюющих в мире? Мир во зле лежит. Мир есть область иного, т.е. князя века сего». Когда мы читаем эти слова Преподобного Серафима, мы испытываем нечто подобное тому, что пережили, читая избранные места из творений св.Иоанна Лествичника. Нам делается жутко, видя высо- ту, которая открывается перед нашими духовными очами, нам становится страшно, что это все написано не про нас, что мы до такой степени еще не подготовлены для подобных высоких состояний духа, что только можем почитать о них и поговорить, может быть, поплакать, но не можем положить их в основу жизни нашей. Но в этом чувстве скрыто некое искушение: люди богоносные, избранники Божии, вот те, о которых Сама Владычица Божия Матерь сказала: «Сей от рода Нашего». Эти граждане неба, которые имеют на себе особую печать благодати Божией, они раскрывали нам сии высоты не для того, чтобы мы только читали и беседовали об них, но чтобы они были теми огнями, которые освещают нам подлинный наш жизненный путь. Как бы мы далеко в своей собственной жизни ни отстали от этих огней, они все же нам светят, они все же и нам указывают путь: в какую сторону нам идти.
Так вот в какую же сторону указывают нам идти сии огненные слова Преподобного Серафима? Они указывают тот путь, о котором с особым всегда чувством свидетельствуем мы. У каждого человека есть мысль излюбленная им, есть идея, которая лежит в основе всей жизни, всех стремлений человека, таковая мысль у меня есть: о монастыре в миру. Вот об этой-то мысли, в связи с этими словами Преподобного Серафима, и хочется мне ныне еще раз засвидетельствовать вам. Я утверждаю, я глубочайшим образом убежден, что ныне путь церковный - это есть путь к созданию невидимых монастырей в мирской жизни. Я утверждаю, что те исторические условия, которые сделали невозможными внешнее существование монастырей, они ни в какой степени не разрушили, а еще более усилили ту внутреннюю потребность, которая создавала монастыри. Эта внутренняя потребность есть стремление к реши тельному отделению от всего мирского. И раз нельзя это разделение сделать внешним, раз нельзя построить каменную стену, которая бы ограждала нас от мира, то надлежит людям, желающим спастись от мирской жизни, желающим сохранить свою истинную церковность, не желающим обмирщаться, не желающим сливаться с бесовскою мирскою жизнью, - им надлежит построить новый внутренний монастырь. Ибо монастырь отличается от мира не только особыми обетами - обеты почти все одинаковы у христиан, - он отличается именно этою ненавистию к миру, во зле лежащему. Вот что создало монастырь - нежелание слиться с бесовскою мирскою жизнью, нежелание этого обмирщения и то, что мы переживаем, именуя сие церковным возрождением, т.е. не что иное, как разгорающееся в нас чувство ненависти к лежащему во зле миру и желание уйти во внутренний невидимый монастырь, отгородиться от него невидимыми стенами, наипаче молитвой Иисусовой. Аминь.
Удивительно, как эти слова, даже в общении не очень знакомых друг с другом людей, стремительно сокращают дистанцию между ними.
И в этих словах нет ни вульгарности, ни панибратства...

- Знаешь, мне всегда это было интересно...
- Понимаешь, эта мысль никогда не давала мне покоя.
- Знаешь, а вот ты сейчас заговорил об этом, и я подумала, что ведь так оно и есть...
- Понимаешь, о чем я?
- Конечно...
Как будто невидимые нити протягиваются между собеседниками, никто еще не знает, насколько прочными они станут. Это состояние близости и теплоты «здесь и сейчас»...
Объяснить человеку что-то на его языке, так, чтобы он мог тебя понять, или объяснить всё так, как оно есть на самом деле?
Я не про "сказать правду-солгать", просто одну и ту же вещь можно сказать тысячью способами, и часто самый эффективный - не самый честный. Например, учитывая особенности человека, прийдется применить излишне много пафоса, где-то приукрасить, где-то утрировать - в общем, сказать совсем не тем тоном и теми словами, которыми это на самом деле должно говориться, ибо все мы несовершенны и на каждого действует своё. Но насколько это тогда правда? С одной стороны, ты донес смысл, а то, как ты это сделал - это лишь художественное оформление, что в целом, быть может, даже хорошо, а не плохо, но с другой всё равно всё несколько исказилось, ты как бы "подстроил" правду под другого человека, но правда-то одна, не личная.
Щас против меня встанет табун моих знакомых со словами "чегоооо? конечно это всё дело личное и дело вкуса, и вообще, где грань между добром и злом", но мы сейчас не о хипстерстве и вечно животрепещущем вопросе существования объективной правды говорим.
Мы сейчас о том, что я лично, с одной стороны, ужасно увлекаюсь всеми этими подстраиваниями и вообще люблю кривляться, раздуваться и подстраиваться, но это как бы та моя часть, от которой я бы хотела избавиться или хотя бы сделать сознательной, а не автоматической, иначе просто противно. Но каждый раз, когда я решаю это сделать, оказывается, что "так, как есть" люди вообще тебя не понимают, и или насмехаются, или не слушают, или вступают в яростные споры (что самое грустное - тоже не пытаяюсь слушать). А искаженным языком они вроде бы понимают и даже порой проникаются.
Я немножко боюсь быть такой, какая я на самом деле, с друзьями, но уже вполне преодолимо, проблема не только в этом. Скорее в том, что без этих "подстраиваний" мой разговор с многими из них - как разговор немого и глухого, при всей нашей взаимной любви. То есть я как бы Мася, поэтому отличаюсь своей уникальной способностью говорить почти с кем угодно именно с помощью вышеупомянутой сверхспособности, а без неё все превращается в "молчи, скрывайся и таи и общайся с 3мя людьми на планете, которые тебя хоть в чем-то понимают и у которых достаточно терпения и желания, чтобы пробовать тебя понять в остальном"
Что, в целом, офигенно много. Но как-то немножко грустно, получается, мир - такой набор одиночеств, изредка пересекающихся, а не такая гигантская братва, где люди друг дружку не понимают редко и из упрямства или тупости. А может, это я такой форевер элоун? Я довольно часто выдвигаю эту теорию, при этом не могу перестать надеяться, что это всё мой пафос, а на самом деле вокруг бегают пони и все люди - друзяки по умолчанию.
Доступ к записи ограничен

Лара Фабиан

Почему человек добровольно берется за подобную работу? Почему бежит к серебристому Кольцу Церберу (шесть миллионов миль за орбитой Плутона) сторожить дыру в пространстве? Почему решается на четыре года одинокой жизни во тьме космоса? Почему?
В первые дни я часто спрашивал себя об этом и не мог ответить. Сейчас, наверное, я на это способен.
Человек бежит к Церберу, спасаясь от одиночества. Парадокс? Да, парадокс. Но я знаю, что такое одиночество. Оно было сутью моей жизни.Однако есть два рода одиночества. Большинство людей не понимают разницы. Я понимаю. Я испробовал оба.Обычно говорят об одиночестве людей, управляющих звездными Кольцами. Смотрители маяков пространства, и все такое. Здесь, на Цербере, мне иногда кажется, что я - единственный человек во Вселенной. Земля была просто горячечным бредом. А люди, которых я помню, - порождения моих грез.Иногда мне так сильно хочется с кем-нибудь поговорить, что я кричу и бьюсь о стены. Бывают моменты, когда скука заползает в душу и едва не сводит меня с ума. Но бывает и по-другому. Когда приходят корабли. Одиночество? Да. Но торжественное, наводящее на возвышенные мысли, трагическое одиночество. Одиночество, окрашенное великолепием. Одиночество, которое человек ненавидит, и все же страстно жаждет его.
И есть второй род одиночества.Для того чтобы оно влилось в вас, не нужно Звездное Кольцо Цербера. Вы можете найти его на Земле. Я знаю. Я чувствовал его всюду, куда бы ни шел, что бы ни делал. Это одиночество человека, попавшего в западню внутри самого себя. Человека, который так часто ошибался, что боится открыть рот и заговорить с кем-нибудь. Одиночество, рожденное не расстоянием, а страхом. Люди закупорены в меблированных комнатах перенаселенных городов, потому что им некуда пойти и не с кем поговорить. Они заходят в бары только для того, чтобы открыть для себя простую истину: они не умеют начать разговор, и у них не хватит храбрости сделать это, даже если бы они знали как.В таком одиночестве нет ничего возвышенного. Нет смысла, Поэзии. Это одиночество без цели, печальное и грязное, оно пахнет унизительной жалостью. О да, это мучительно - одиночество среди звезд.Но гораздо мучительнее быть одиноким на вечеринке.

Гора высокая чернела
За тёмным лесом, за рекой,
И серебром роса блестела,
И солнце солнечной рукой
Слегка погладило верхушку
Большой сосны... И, как всегда,
Устало глянув на избушку,
Во тьме исчезло без следа...
А в той избе неторопливо,
К судьбе обиды не тая,
В труде нелёгком терпеливо
Жила рыбацкая семья...
К избушке той шёл гость незваный,
Нездешний гость, - издалека.
Он знал, что ночью долгожданный
Родился сын у рыбака.
Малыш красивый плакал звонко,
От счастья - слёзы на щеках...
Они желанного ребёнка
Держали трепетно в руках.
Едва, на радостях, с женою
Рыбак молитву произнёс,
Как в двери - стук. Ну что такое?
Кого так поздно чёрт принёс?
- Кто там? Скрипучий голос тихо
С крыльца ответил: - Открывай.
- Скажи сначала, что за лихо
Тебя прислало? Отвечай!
- Живу я далеко отсюда,
Тебе не ведомо, рыбак.
Считай, что я из ниоткуда,
И не зовут меня никак.
Откроешь дверь - открою тайну.
Она - как горечь лебеды.
К тебе пришёл я неслучайно,
Не избежать тебе беды.
Дверь отворилась осторожно...
( Раздался в доме детский крик...)
- Ну, что, рыбак, войти мне можно?
Не бойся, я седой старик.
И правда, этот гость незваный
Казался просто стариком.
- Скажи, старик, ты очень странный.
Пришёл шутить над рыбаком?
- Да нет, шутить не собирался.
Пришёл за сыном я твоим!
Я не такой, каким казался,
Увидишь ты меня другим!
И он, внезапно, вскинул руки,
Затрясся, злобно зашипел:
- Я обрекаю вас на муки!!!
И в миг весь дом окаменел...
Живым ребёнок лишь остался.
Старик схватил его рукой
И вихрем в темноту помчался,
Младенца унося с собой...
В горе высокой, над ущельем,
Сто сорок лет колдун седой
Готовил колдовское зелье
И жил со страшною мечтой.
Мечтал седой колдун о сыне,
Чтоб чары злые передать!
Теперь ребёнок есть. Отныне,
Колдун ему - отец и мать.
Вот только сердце громко билось
В груди у сына рыбака
И ярко добротой светилось...
Был виден свет издалека!
"Я сердце сделаю печальным,-
Решил колдун,- взойдёт луна,
Я сделаю его... хрустальным!
Он будет сыном колдуна!"
Малыш не плакал. Кровь застыла,
Слеза печали пролилась...
И сердце доброе остыло.
Мечта ужасная сбылась...
Летели годы. Мальчик вырос,
Красивым, стройным парнем стал.
Холодный взгляд, холодный голос
Роняли бледные уста...
Колдун в пещере, умирая,
Засох, как жёлтая листва...
Жил юноша один, не зная,
Что делать с тайной колдовства.
Имел он всё: алмазы, злато,
Но не был счастлив всё равно.
Ведь сердце, доброе когда-то,
Хрустальное уже давно.
Не знал, зачем на белом свете
Родился он. И с той поры
На лес и поле в лунном свете
Глядел задумчиво с горы...
Однажды сильный ветер ночью
Донёс до гор девичий крик.
"С горы сойдёшь - порежу в клочья!!" -
Когда-то говорил старик.
Страшнее не было запрета
При взмахе колдовской руки...
Но девушка тонула где-то ..
В коварной темноте реки!
В душе - ни капли сожаленья.
В глазах не вспыхнули огни.
Но, чем таинственней мгновенья,
Тем притягательней они.
"Спасите, люди, помогите!"
А юноша уже в реке:
"Держитесь за меня, плывите!
Я вижу берег вдалеке!"
На берег выплыли устало...
- Откуда ты, спаситель мой? -
С улыбкой девушка сказала, -
Иль ангел ты? Иль ты живой?
- Помог тебе я скуки ради.
Теперь иди к себе домой.
Но девушка, златые пряди
Пригладив мокрою рукой,
В глаза холодные взглянула
И, взор не в силах отвести,
Вдруг, нежно к юноше прильнула:
- Я не пущу тебя, прости.
Ты спас меня от смерти верной,
Но ты печальный. Что с тобой?
Ты бледен, холоден... Наверно,
Беда пришла к тебе домой?
Твоё мне имя неизвестно...
А где, скажи, твой дом родной?
Хотела б стать твоей невестой,
Мечтала б стать твоей женой!
- Ты задала вопросов много.
Один ответ лишь у меня.
В мой дом ведёт одна дорога,
Всю жизнь живу в пещере я.
- О, Боже мой! Как страшно это!
- Прощай, красавица, прощай.
Не спрашивай, не дам ответа.
Забудь меня, не вспоминай.
И повторять не буду дважды.
Прости меня... и отпусти...
Быть может, встретимся однажды.
Мне всё равно. Прощай. Прости.
Он равнодушно отвернулся,
Оставив девушку в слезах,
В пещеру горную вернулся.
Печаль добавилась в глазах...
А девушка всех, без умолку,
Про парня спрашивала. Но
Летели месяцы... А толку?
Никто не слышал про него.
Искать красавица решила.
Душа тоской была полна...
Семья её благословила,
И в путь отправилась она.
Дорога к каменной пещере
Была, конечно, нелегка.
Болото, бурелом, ущелье,
В ущелье - бурная река...
Не отступила, испугавшись,
Не передумала она.
Через неделю, настрадавшись,
Нашла пещеру колдуна!
Где облака горы касались,
От страха в жилах стыла кровь,
Два разных сердца повстречались:
Хрусталь холодный и любовь...
Она в руках цветы держала,
Он - чёрный камень колдовской.
Она от радости дрожала,
Он был по-прежнему чужой...
В пещере каменной, ужасной,
Среди холодных серых скал,
Взглянул печально, безучастно
И грустным голосом сказал:
- Зачем пришла? Она безмолвно
К нему с волненьем подошла,
Поцеловала нежно, словно
Сказала: "Я тебя нашла..."
Не знала простота святая,
Что вся пещера - из костей...,
Что есть защита колдовская
Для всех непрошенных гостей!
Она безропотно вздохнула,
Печально голову склонив,
И неожиданно уснула,
Букет на землю обронив...
- Тебя спасать я должен снова?
Ведь я тебя сюда не звал!
Она не молвила ни слова...
- Ведь я тебя предупреждал!
Он поднял девушку на руки.
- Проснёшься дома, может быть.
Здесь, в паутине чёрной скуки,
Тебе, красавица, не жить.
Не думая, что будет дальше,
Не зная, что ждёт впереди,
Он шёл и был таким, как раньше,
С хрустальным холодом в груди...
Сойдя с горы, пройдя по полю,
Решил немного отдохнуть.
Нашёл родник, напившись вволю,
Он через лес продолжил путь.
Дошёл до старенького дома
На берегу реки. Как, вдруг,
Всё стало близко и знакомо...
Всё, что увидел он вокруг.
Не мог он помнить - был младенцем!
Так что ж встревожило его?
Отца и матери два сердца
Позвали сына своего!
Окаменевший дом проснулся
От близости родных сердец!
Всё ожило, и сын очнулся!
Ожили мама и отец!
Пропали колдовские чары.
Дверь распахнулась, на крыльце -
Отец, ни молодой, ни старый
И мать, с улыбкой на лице,
Встречают сына дорогого.
Не сомневались, это - он!
Ужель у очага родного
Окончился ужасный сон?
Но спать безмолвно продолжала
С печатью грусти на устах
Одна красавица... Лежала
Без чувств у парня на руках...
Он сразу в девушку влюбился.
Обнял её, поцеловал...
Хрусталь в груди его разбился!
Но поцелуй расколдовал
Одно лишь сердце. А другое -
По-прежнему, в плену у сна.
Должно быть средство! Но какое?
Заплакал парень: - Мне она
Дороже жизни! Я наказан
На спящую любовь смотреть...
Судьбой мне путь один указан -
Закрыть глаза и умереть...
- Сынок, - сказала мать, - не надо
Себя печалью хоронить.
Я знаю, ждёт тебя награда -
Любовь любовью воскресить!
Сильнее нет на свете слова,
Чем слово нежное "люблю".
Скажи его! Увидишь снова
Живою девушку свою!
В ожившем сердце - пламя страсти.
И боль, и горечь, и любовь...
Как много лет он жил в несчастьи!
- Родная, стань живою вновь!
Страдал я много в жизни этой.
Любые тяготы стерплю!
Хочу тебе быть мужем верным,
Проснись! Ведь я тебя ... люблю...
Глаза красивые ... открылись!
От счастья не хватало слов.
И слёзы радости катились
У молодых и стариков...
Всё вскоре свадьбою скрепили, -
Никто не видывал такой, -
Неделю гости ели, пили
За счастье пары молодой!
Они вдвоём, и жить им дальше
В сияньи золотых колец...
Нет зрелища на свете краше,
Чем единенье двух сердец!
Гора высокая чернела
За тёмным лесом, за рекой,
И серебром роса блестела,
И на душе царил покой...
Да, вечной грусти не бывает.
Какую грусть не назови,
Любое сердце оживает
От нежной, пламенной любви!


Это - открытость. Открытость себе, открытость другому. Полная защищенность в полной открытости.

А. Камю
Коко Шанель.
Он постиг нежность.
Артур Кларк